Трудный год.                                              

Евгений Бутылкович Выпивка и Наливайко Александр Пробкович любили ходить в лес за грибами и ягодами. Выпивка был поэтом, а Наливайко художником. Под характерный хруст веток под ногами, Выпивка читал Наливайке свои стихи, а Наливайка говорил о цветопередаче и полутонах. На работу их никогда не брали, поэтому весь летний сезон и до глубокой осени друзья занимались собирательством. В удачный год друзья солили до двухсот банок черных груздей, опят; крутили голубику и морошку. Наливайка собирал ягоды рукавицей эргономичной формы, приобретенной во Всеволожске. Сбор он складывал в пятилитровое пластиковое ведро, которое обычно носил с собой. В связи с этим грибной перочинный нож Выпивки швейцарского производства сохранился намного лучше, чем у Наливайки, хотя приобрели они их в гастрономе «Все для рыбака и охотника» в одно и то же время. Ручка перочинного ножа у Наливайко стиралась быстрее, и уже было не определить страну изготовителя, только по лезвию – на котором стояло клеймо компании. 

Наливайко был умелым грибником. Он всегда знал, что где один – там семейка и не пропускал ни одного грибочка! Запасы на зиму требовались серьезные. В тех краях зима была долгая, и нужно было заготовить закруток и компотов до следующего сезона. В часть ягод собранных Выпивкой друзья сразу добавляли сахар и ставили брагу, тем самым снимая вопрос отсутствия магазинов в лесу.

Стоял  2014. Лето заканчивалось. Наливайко и Выпивка поняли, что в этот сезон они не выполняют норму. Навалилось все. Наливайко недобрал грибов, так как груздь в этот год отдыхал, а Выпивка сетовал на странную болезнь ягоды, толи какого-то неведомого жука поразившего всю голубику. Брага еще оставалась, но друзья понимали, что придется ставить еще, ведь много продать не удастся, а зима, судя по жаркому лету, будет холодной и снежной.

Обычный обед Наливайко и Выпивки состоял из грибного супа и «плодов хлебного дерева», так друзья называли лапшу. Чай из чаги, собранный со стволов берез ребята приправляли спелой брусникой, а ближе к осени ежевикой. Под зонтиками листьев пряталась от них вкусная земляника – общая радость. Горожане, приезжающие в лес оставляли многочисленные хилые постройки, чем и пользовались в качестве ночлега Наливайко и Выпивка. Отсутствие телефонов, сотовой связи и интернета заставляло друзей много читать и изучать флору и фауну. Ленобласть в конце августа была прекрасна. Лес пестрил. Птицы создавали музыку.

***

Владения Наливайко и Выпивки простирались на двести пятьдесят километров вдоль финского залива. На этой территории у них было обустроено пять хаток. Для них эти селянки являлись чем-то вроде временного убежища от полевых невзгод, дождей, града и крупного мохнатого снега зимой. Чтобы не достал лось, провизия хранилась на деревьях возле селянок. В плотно сколоченные ящики помещалось до десяти буханок черного... Свои зимние холодильники друзья маскировали умело. Накрывали ящики можжевеловыми ветками и накидывали несколько пустых шишек, чтобы отпугнуть неуемных белок.

Четыре из пяти селянок по большей части пустовали. Жили друзья постоянно лишь в одной. Держали там суку. Болонка привязалась к Наливайке когда он ходил в поселок за яйцами. Шавка была в белое пятнышко. Имя ей дали Найда. Найда была абсолютно бесполезным животным, но между тем привносила в их отшельничью жизнь радость. Отпугивала белок, крадущих сушку, гоняла птиц.

Сторожка, где друзья проводили большую часть зимы, была обустроена по-простому: самодельная мебель, пеньки обтянутые старой шубой (воротник был даден Найде). В углу стояла печка выстроенная Выпивкой из бута. Друзья пекли в ней лаваши, жарили на ней налима и хариуса, а если удавалось поймать тетерева, то обязательно открывали бутылочку. Запой мог длиться до недели, а то и больше. То же самое произошло сегодня. Раненую птицу нашел и принес в дом Выпивка, значило это лишь одно.

Через три дня Наливайко начал размешивать краски и топить воск, достал мелки; у него родился сюжет для картины. Он хотел изобразить спящего с Найдой Выпивку. Взяв кусок картона, он быстрым движением сделал два размашистых мазка бледно-голубой краской. Предполагалось что это небо. В этот момент болонка истошно завизжала, потому что Выпивка, уже успевший к тому времени проснуться и встать с кровати наступил на Найду. Наливайка выронил кисть. Друзья решили выпить. Пока Евгений ходил в уборную, Александр порезал луковицу и оторвал два больших ломтя лаваша. Найде он кинул кусок сушеной лосятины.

Наливайко часто журил Найду за воровство. Что было не беспочвенно. Сука была не чиста на лапу, сытилась сублимированными припасами, таскала лаваши из тандыра. Выпивка в свою очередь любил псину и называл ее ласково  Собачкин. Да что там говорить, вдохновившийся Наливайко сам часто брал Найду на руки и по долгу говорил с ней, а та его слушала. В общем Найда жила просто, а запой двух друзей всегда был ей в радость. Она испытывала на себе всю щедрость, часто свойственную пьяным Наливайко и Выпивке. Делили ровно на троих.

Первый тост традиционно звучал за охоту и улов. Дальше разговор стал серьезным; друзья вспоминали своего дальнего товарища Круглова. Эдик служил где-то в Хибинах и был каптерщиком. Раньше эта троица была известна на весь Новокузнецк. Выпивка был там мэром. Опустошив казну города, они были осуждены на три года в колонии поселения. Выпивка и Наливайка мотали срок в учреждении 156/18 в поселке Солнечный, а Круглова отправили под Архангельск, где он и приобрел бесценный опыт завхоза. Распоряжался ветошью, перчатками и ватниками для заключенных.

Во время долгого разговора Наливайко косился на почти пустой холст. Думал он о разносчице почты Тамаре. Неимоверное чувство вины поглотило Наливайко. Он резко замолчал и затеребил Найде холку. Собака убежала. Саша взял кисти и швырнул в угол. «Дальше так нельзя», сказал Наливайка и вышел из хаты. Идти надо было семь километров. Найда увязалась. Спотыкаясь о корни Наливайко, шел в Збитное.

Мысль путалась, он не как не мог вспомнить, чем он обидел Тамару. Бутылку, которую он прихватил с собой, донышком била ему почти по коленной чашечке. Очнулся Наливайко в ста метрах от хижины. Его разбудила Найда. «Чертова Тамара»,  произнес Наливайко и пошел к дому. В хате пахло луком. Выпивка стряпал.

Друзья вспомнили критика Пурье. «Ничего, нормально, не устают!», сказал Наливайко, описывая Тому. Подошел пирог и Выпивка предложил тост за улов.  

Лесник Кригер еще не проснулся, но трое его сыновей уже искали Сашу.

***

«Дак я такой, все! Видишь медведя – убегай, спасай жену» говорил Выпивка не без грусти. Жены то и след простыл и медведи были крайне редки в тех краях. А только во время пожаров они спускались с сопок и не спешили нападать, а направлялись прямиком к малине. Саша думал об одном. Друзья отправились. Время на сборы было мизерным. «Ждать, это всегда к чему-то» сказал Выпивка и пошел первым. Найда старалась первой!

Двести водочки и взяв основное, друзья шли вперед.

Спустя два часа быстрой ходьбы привал был кстати. Разливал Выпивка. Спали, как попало. Друзья с отчаянием спиртовались, поэтому в репеллентах  не было смысла, конечно единственное – деготь. Он спасал!

 «Зачем таскать рисунки с собой» вдруг с утра разозлился Выпивка. Ему вообще не нравилось, что Наливайка тратил много денег на краску. «Охра могла обойтись и дешевле» сказал Выпивка, подбрасывая в потухший костер сушняк.

«Ты понимаешь, она как цветок», говорил Наливайко, смотря в пробирающийся сквозь листву кусок синего неба. «А ведь мы могли быть вместе, и сейчас, я бы воспитывал дочек».

«Что это значит?», спросил Выпивка?

«Это значит, что у меня были быть дети! Знаешь детей?»

«Нет, я про тот хруст и где Собаков?»                                                    

Друзья не знали, а ведь сегодня был православный праздник Воздвижения Креста Господня. По преданию в этот день все гады выползают последний раз погреться на солнышке, а потом забиваются по норам на зимовку. Так называемое Сдвиженье. Выпивка и Наливайко пошли смотреть, что происходит. За кустом змеи свернулись в клубок. «Змеиная свадьба!» сказал Наливайка, и тут же представил Тамару. Как они идут в ЗАГС. Белые женские перчатки и эту музыку.

Прибежала Найда. Друзья, собрав вещи шли дальше. «Ты просто в поиске..», Выпивка продолжил «Вот ты знаешь о том, что художник Василий Верещагин в поисках сюжетов для новых картин отправился на русско-японскую войну и погиб! Так и мы живем скитанием и ищем сюжеты не в жизни, а для жизни». Выпивка любил пространную речь. «Вечно тебе одного слова мало» сказал Наливайко, «там за грядой Оять, вот такого…» Наливайка показал Выпивке, каким размером должен быть лещ на обед. Когда-то Наливайко был членом клуба «Питерский Рыбак» и вечно хвастался знанием прикормки, донной ловли, мог даже отличить самца от самки окуневых.

Забросили на червя. Сразу пошли поклевки мелочевки-плотвы, уклейки, густерки и мелких подъязков. Первая сырть попалась только через час. Красавица весила около восьмиста граммов. На донку взяли пару лещей. Решили затушить в луке. «Жалко нет кунжутного масла», сказал Наливайка оборачивая плотву фольгой. Затишье. Стрекозы пикировали плес, приятный запах от еды смешивался с дымом и вместе они прощались с костром, растворяясь именно в этом небе, которое нашли друзья для рыбалки.

«Спать в радость!» сказал Выпивка и уснул первым. До этого были, конечно, разговоры, но все они были про искусство, а «из пустого в порожнее» как говориться – необязательно. Саша имел некоторые виды на Тамару, что мешало ему расслабиться. Это чувство летало в воздухе и ореолом садилось ему на голову. Вообще, пока они спят можно сказать, что настоящие рыбаки уже совсем перевелись, а они как раз и были «теми, кто». Саша не верил в себя как художника, а Женя думал, что он не поэт. Дар пьянства был унаследован от родителей и продолжен в связи с традицией носить реликвию на шее, пальце.

Разговор, однако, был и был таков, если вам это интересно. Женя говорил и уже потом спящему человеку: «Что за вера в себя, когда есть работа. В фирме, например, вот ты зарабатываешь и кормишь своих детей или просто себя кормишь, Саша, кормишь Сашу, следишь, чтобы не умереть. Ты же не веришь в себя. Все твои действия говорят об этом. Живешь по накатанной. Вот тебя привлекают удовольствия? А кого они не привлекают? Можно ведь никуда не бежать. Выходные. Какие выходные, что за регламент? Всегда были выходные и в любой день! Спешим заполнить работой, просто спешим заполнять! А ведь это просто день и небо скомкано из свежего облака. Просто день, ничего лишнего. Какой смысл человека? Проснулся – проснись. Всего не надо. Смотришь на других и начинаешь стараться. Всегда так, нас приучили. А ведь ничего нет! Саша, ведь никогда ничего не было! Нас не было, голубей, какие голуби в лесу? Их нет! Атрибут человека! Голуби – атрибут человека. Живи, ешь, ебись! Никто кроме человека не думает о будущем. Чертовски внятная привилегия. Скажи мне о каком будущем? Можно сколько угодно жить без тепла как люди».

Наливайке снились звезды. Много звезд. Падали в сентябре. Размахался во сне, так что напугал собаку. Друзья всегда забывали ставить палатку. Но что есть, то есть, так и она – всегда была. Тепло. Бабье лето.

Проснулись. Не оставалось. Шли молча до хатки. Было припасено черничной.

Випивка любил в каждом действии искать революцию, вот, на сей раз прогулка подвернулась. Вообще, все, что происходит в Брестской Конвенции, можно было влюбить в тень, в их тень.

«Это отвлечет всех», говорил Выпивка. «Вот ты влюблен. Ты ешь и думаешь о жопе. О молодой жопе. Либо ты просто идешь вперед. Здесь нет никакой разницы! Всяких понесло в сварог, а для меня нет ничего чище ебли». Мысли порождали препятствия в голове Випивки, на деле же сучья мешали лицу и телу. Лес скрипел, тяжелся, несли в ночлег ноги. «Ничего не делай, человек – не человек вовсе!» резюмировал Саша.

Поспевали к ночи. «Страшно не пить, как будто всех выдумали! Сложности себе строят», стонал Женя. «Скоро будем! Метки, чертовы метки, я как паук в тайге – шарю по донышку», корчил из себя Випивка.

«Поспеваем, не разворочено почти, грызуны не пьют», веселил двоих Саша. Разлили. Унеслась слабость. «Берем только нужное, а то, закончим как дофины Франции» сказал Женя и уснул в хворост. Был как царь на лежанке Саша. Достаточно было всем.

***

Разбудил друзей лесник. Кригер был добрый. Держал в лесу пчел. Регулировал численность кабана на своем участке. Кригер знал, что хозяйственная плотность кабана считается допустимой от 1 головы до 10 на 1 тыс. га. Но сейчас не об этом. Он искал их в связи с неуплатой  местному фельдшеру – брату лесника. По большей степени в поселке задолженность друзей составляла: Любаше, продавщицы местного СЕЛЬПРО - 5т. Севе - 2т. Выпивка как-то взял у него аккордеон поиграть, так как душа требовала гармонии, споткнулся и выбил на правой стороне клавиши. Сбор ореха на частной территории лесничества был впаян давно и не представлял для друзей новость. Кригер вспомнил многочисленные пьяные выходки, и одинокую Тамару Р. на сносях. Тяжелое ружье, висевшее на плече лесника, заставляло друзей внимательно слушать его лекцию. Кригер знал, что так не договориться. Выпили по пять. Пришлось отдать долг брату медику. Сошлись на том, что их никто не нашел. Наливайка хотел вначале списать счета подарком одного из своих картонных полотен. Но заглянув в не наивный взгляд Кригера, оставил картину, на которой была изображена зима, себе. Так друзья остались без денег. Надо было срочно что-то продавать, что-то собирать. Уже холодало. Шли по косе к дальней хатке.

«Турист еще идет, а значит, будут и продажи», говорил Выпивка. В сентябре собирают березовик болотный, млечники, поздние сыроежки. Друзья знали, что собранная в этом месяце ягода, храниться намного дольше, а в деревне ее можно обменять на нут и фасоль. Из нута или как его еще называют турецким горохом можно делать – хумус, арабскую закуску, а также традиционную еврейскую горячую закуску фалафель, такой вот интернациональный горошек. Особенно нут хорош с тхиной и кунжутной пастой. Гомогенизируется «горох» вручную, добавляем кумин, зелень – закуска готова. Подходит к «любому», а особенно к вину из цветков бархатцев или к более традиционному, яблочному.

Селянка находилась на берегу Ояти. Туда и подбирается в сентябре вальдшнеп, в ольховые заросли. Осенью появятся высыпки пролётной птицы, которая размещается там же, где местная, т. е. в мелколесье, по опушкам рощ. Хорошо отъевшийся и зажиревший осенний вальдшнеп поднимается на крыло очень лениво, летит ровно и относительно медленно. Стрелять нужно из под собаки, стнонутая птица встает на крыло с усилиями и такая охота, как правило, бывает добычлива.

К ночи не успеваем, уже знали друзья заранее. Решив продлить дневку, разбили на берегу лагерь, Выпивка занялся хворостом для костра. Наливайка поставил экран на ночь. Над походной кухней натянули от дождя тент. Прибрали острые сучья на участке, где собирались ставить палатку. «Вроде бы муравьев нет, давай здесь», командовал Выпивка. Палатка двускатного типа (Домик), старая, но служивая, через пятнадцать минут стояла по ветру не далеко от воды.

Грибной порошок из более ароматных белых и маслят добавили в уже кипящий на костре картофель. Поддерживали огонь и курили молча. Было жалко денег. Друзья их уже представляли в виде вещей, которые были нужны к зиме. Выпивке был нужен новый, большой рюкзак. Тот, который сопровождал его уже почти три года, порядком поизносился и был зашит на раз двадцать. Наливайко мечтал о новом карабине. Обоим были нужны зимние обновки.

За пять лет лесного скитания друзья узнали много. Но готовка по большей части была ремеслом Наливайки. Как и к картинам, он подходил «к делу» размеренно без суеты.

Помимо картона Саша делал зарисовки в блокнот, карандашом, как Леонардо ДиКаприо. Но надо было выпить! «Такой вот Модильяни стайл», любил говорить Наливайко перед «своей покраской». Выпивка вел дневник и тоже часто писал на привале. Иногда отсылал стихи на конкурс и однажды даже был напечатан в альманахе «Алтаец-2009». «Стихи о природе войдут в моду через лет двести. Когда ее не будет», любил говорить Выпивка, «А мои стихи – отражение нынешнего дня, и того что со мной происходит и о том, кто со мной. И кому это интересно?». Пессимизмом страдали оба. Можно сказать, что поэтому они и ушли в лес. Выпивка был уверен, что талантов не бывает, а бывают только страстные люди и время которые они готовы тратить «впустую». Так Женя характеризовал свое творчество. «Менструальный природный цикл – это когда нет денег, а пастила из рябины не вяжется с сухостью во рту». Но спешить не надо, друзья знали, что природа не простит суеты, спешки. Пили, как положено. Мысленно разделывали птицу и несли на продажу, бартер.

Вечер на природе. Темный ельник спешил увязнуть в один цвет с небом, комарами закусывали десятки стрекоз, щуки гоняли выпрыгивающую из воды мелочь. «Ты знаешь, мне кажется, нам предстоит трудный год», сказал Наливайко. «Переживем, перейдем через ручей без последствий», сказал Выпивка и уснул.

                                                                                     Женя, Саша